ЛС публикует текст доклада, который будет обсуждаться на дискуссии "о национальном". Высказаться об этом материале можно будет 20 декабря в 14.00 по адресу (метро Политехнический ин-т,ул.Ванды Василевской 7,ауд.704б).
В среде украинских левых намечена отчетливая тенденция: в вопросе выбора стратегии противодействия ультраправым по возможности перенимается опыт либерального европейского антифашизма. То есть, многим левым (в том числе анархистам) представляется возможным и необходимым «запрещать» фашизм с помощью, в частности, государственного репрессивного аппарата. Ориентиром им служит Западная Европа с её криминальным преследованием откровенных манифестаций приверженности национал-социалистическим догмам и отдельным политикам межвоенного времени (табу на свастику, на упоминание Гитлера в позитивном контексте и т.д.). Предполагается, что «фашизм – не мнение, а преступление», носители этой идеологии все поголовно, как минимум, страдают серьёзными нарушениями психики и вообще не совсем люди; поэтому с поклонниками Гитлера нечего и разговаривать – надо просто построже «запретить им». Характерно, что ряд «левых» при этом предлагает сплотиться в тесной антифашистской связке с такими свободолюбивыми учреждениями, как СБУ и НЭК по защите общественной морали. Дескать, задушим вместе фашистскую гадину, а потом уж сами примемся за «меньшее зло» - либеральный капитализм.
О фашизоидности, по определению присущей силовым структурам и спецслужбам любого государства, сказано и написано немало. Казалось бы, должно быть понятно, насколько странным является предложение радикальным левым сотрудничать с политической полицией, регулярно прессующей активистов и активно отстаивающей правоконсервативные идеалы «государственности», «национальной памяти», «патриотизма». Отдельный вопрос – как собираются бороться с нацизмом и антисемитизмом «моралисты», чью кадровую основу составляют, помимо профессиональных бюрократов, олдовые «национал-демократы», выходцы из Руха, «Просвиты» и тому подобных тусовок? «Просвита» из коллектива престарелых филологов-любителей давно превратилась в легальное прикрытие для неонацистов, особенно в регионах; да и ксенофобские, ультраправые взгляды старых «нацдемов» вроде Левка Лукьяненко, Леся Танюка, Лилии Григорович и тому подобных персонажей давно уже не являются чем-то сенсационным. Если вдруг НЭК, как пообещал её руководитель, начнёт всерьёз «бороться с нацизмом», это будет одесская история о «неофашистской организации «Антифа» , повторенная в общеукраинском масштабе.
Те же яйца
Экзотичность такого «единого антифашистского фронта» настолько очевидна, что нет смысла долго её доказывать. Полезнее остановиться на самой стратегии принципиального игнорирования фашистов, принятой европейскими либералами. Выталкивая кого-то из публичного пространства, выделяя дегуманизированную социальную категорию, с представителями которой невозможно дискутировать, либералы тем самым признают, что не имеют на самом деле никаких рациональных аргументов против позиции, занимаемой этими людьми. В отношении Германии это хорошо описал бременский профессор Фреерк Гюскен: политические ориентиры правящих либералов и угнетаемых ими неофашистов в основном совпадают. И те, и те исповедуют экономический национализм, выступают за сильное государство и ограничение миграции. А расходятся во второстепенных «тактических» вопросах: у либералов тактика более успешная.
«Антифашизм» европейских властей сводится к демонизации антикварных нацистов: субкультурной ультраправой молодёжи и просто фриков, носящих коричневую униформу, «хайляющих» и развешивающих свастики и портреты Гитлера. Запрещается, главным образом, символика и отдельные персоналии 30-х годов. В результате в массовом сознании формируется следующая логическая цепочка: фашизм это плохо; фашизм это когда свастика, готический шрифт и на трибуне усатый дядька; всё остальное – это нормально. Между тем, очевидно, что настоящий фашизм, представляющий реальную угрозу, вовсе не будет буквальным воспроизведением движений и режимов 80-летней давности. Борьба со свастиками – это как если бы генералы, планирующие операции против сомалийских пиратов, представляли их себе в треуголках, с мушкетами и саблями.
Войны с нафталиновыми декорациями только мешают прояснению элементов настоящего фашизма, структурно аналогичных «классическим» режимам. А эти элементы, тем временем, и без скомпрометированного декора прекрасно приживаются один за другим в современных либеральных демократиях. Классические пункты фашистской программы, снабжённые либеральной фразеологией, берутся на вооружение респектабельными популярными политиками. Когда процесс незаметной фашизации государства заходит достаточно далеко, можно озаботиться и декорациями – как в Италии, где последователи Муссолини вливаются в правящую партию, или в России, где форму военной полиции украсили фасциями. Но вполне можно обойтись и без такого баловства.
Вообще, сложно представить себе «запрет» настоящего фашизма в рамках либеральной юстиции. Запрет на пропаганду экономического национализма, на отстаивание «национальных интересов», на ограничение миграции? Или, может быть, запрет проводить референдумы на тему религиозных сооружений? Звучит довольно глупо. Юридические механизмы бессильны постольку, поскольку конечные цели фашистов совпадают с целеполаганием самого либерального государства.
А если начать искать границы толерантности либералов, быстро окажется, что эта толерантность должна распространяться на ультраправых в гораздо большей степени, чем на ультралевых. В фундаментальных вопросах у либерала гораздо больше общего с правым, чем с левым. В порядке эксперимента посчитайте, сколько в украинской конституции и уголовном кодексе статей, позволяющих поставить вне закона даже самых умеренных леваков. И если сегодня законопроект о «запрете коммунистической идеологии» вызывает только здоровый смех, то причина тому – интеллектуальная мощь авторов документа, а не недоработка отечественной юстиции. За одно только неуважение к «территориальной целостности» можно пересадить всех левых, от уличных бойцов-антифа и активистов до кабинетных теоретиков и скромных публицистов.
В современной Европе базовые нормы законодательства не менее однозначны. В Германии, например, прямо в Основном законе написано: «Свобода преподавания не освобождает от обязанности сохранять верность конституции». Тем не менее, к коммунизму там сейчас относятся более терпимо, чем к фашизму. Это – исключительно заслуга «исторической памяти» европейцев о последней войне и усилий левых деятелей, которые на протяжении последнего столетия с переменным успехом отвоёвывали у правых культурную гегемонию. Меньше всего за это надо благодарить справедливый либерально-демократический строй.
Немного истории
Не секрет, что фашисты в ХХ веке не придумали ничего нового, что не было бы уже опробовано на практике «либеральными демократиями» в ХІХ веке. Концлагеря, этнические чистки, массовое истребление людей и управление при помощи террора, разделение общества на неравноправные категории – всё это уже было. Викторианская Британия и другие империалистические державы рутинно использовали эти инструменты для управления колониями. Единственная новация фашистов состояла в том, чтобы устроить это на территории Европы. Много написано об английских корнях немецкого фашизма: имперская идеология, тотальная пропаганда, национализм, расизм, муштра, страсть к «порядку» и дисциплине. Сложно найти государство, которое бы не увлекалось в первой половине прошлого века евгеникой, расовым отбором, принудительными массовыми стерилизациями и т.п.: это делали и в прогрессивных США, и в социал-демократической Швеции, такова была общепринятая норма. И, наверное, есть какая-то сермяжная правда в определении российского следователя, усмотревшего состав преступления в «противостоянии интересам лиц, пропагандирующих деятельность фашизма, т.е. поддержание нормального функционирования жизнеобеспечения граждан». В той же Британии с тех пор не изменились фундаментальные основы государственной системы: Хартия вольностей, Вестминстерская политическая система, либерализм Локка. То есть, в самом либерализме нет ничего, что принципиально исключило бы применение таких практик, которые мы бы сегодня назвали фашистскими.
Изменились «неформальные» обстоятельства: сильное рабочее движение и итоги Второй мировой войны придали левым легитимность в глазах общества и в значительной мере лишили этой легитимности ультраправых. Если бы Гитлер умер в конце 1930-х, не доведя дело до войны, он вошел бы в анналы как крайне эффективный лидер, икона вроде Черчилля и Рузвельта. В концлагерях сидели только коммунисты и гомосексуалисты, экономика работала как часы (правда, говорят, что «экономическое чудо» рассыпалось бы, если бы не началась война). После войны в США раздавались голоса против оккупации Германии и проведения суда над руководством Рейха: мол, победили и всё, оставьте страну в покое и не вмешивайтесь дальше. Но после Нюрнбергского процесса появился список вещей, которые государству делать теперь зазорно (по крайней мере, публично и не стесняясь). Насильственные практики, открыто существовавшие при старых капиталистических режимах, при современном либеральном капитализме должны скрываться под благообразными названиями вроде «центров временного содержания» вместо «концлагерей».
Впрочем, зачастую можно найти поразительную преемственность: например, в 1945 году казармы СС в Дахау заняли американские войска, а с 1972 г. по сей день их использует по прямому назначению баварский спецназ. Да и вообще, окончание холодной войны, демонтаж социального государства в ходе неолиберальных контрреформ – всё это понижает политическое значение рабочего класса в Европе и размывает послевоенную левоцентристскую гегемонию. На протяжении последнего десятилетия либеральный капитализм, оставаясь неизменным в своей основе, опять забирает вправо.
Что дальше
Означает ли это, что перед нами перспектива «полноценного» фашизма? Нет. Фашизм – это альтернативный либеральной демократии режим функционирования капиталистической системы, к которому прибегают тогда, когда существующему состоянию дел серьёзно угрожают левые движения. Именно поэтому в Украине сегодня нет оснований бояться классического фашистского режима: левых сил вообще практически нет, и они не могут угрожать действующей ныне олигархической демократии. Элитам нет нужды призывать на помощь малоприятных воинов белой расы. Скорее уж существующее либерально-демократическое государство само будет постепенно дрейфовать вправо, к национально-консервативным ценностям, патриотизму, «порядку» и точечным репрессиям против активистов. Да и Европу, вероятно, ждёт именно такое будущее – судя по тому, как неотвратимо правеют тамошние режимы.
Последнее, что нужно делать при таких перспективах – обращаться за помощью к государству. Ведь от него-то и исходит основная угроза, а вовсе не от анахроничных уличных «национал-социалистов» (впрочем, проливающих на улицах реальную кровь). И уж точно не игнорировать ультраправых, отказываясь от полемики с ними. Фашизм – это таки «мнение», причём довольно притягательное для масс в силу своей эмоциональности, в отличие от сухой рациональности левого политического проекта. С этим «мнением» нужно грамотно спорить и побеждать в этих спорах, а не полагаться на силу репрессивного аппарата. Речь идёт не о либеральном утопизме полной свободы слова, собраний и т.д., а просто-напросто о разумной стратегии борьбы.
Вот только левые должны вести эти споры с левых позиций, не попадая в ловушку либеральной догматики. Нет никакого смысла в жертвенном желании стать либеральнее самих либералов, толкуя о правах человека и равенстве возможностей. Иначе можно быстро договориться до того, что, например, проявления расизма, гомофобии, ксенофобии и цензуры в современной Украине – наследие проклятого советского прошлого, и надо, дескать, просто это наследие изживать и поскорее «интегрироваться в Европу». Левым бы тут не поддакивать, а объяснить, что права человека нарушаются не только фашистскими режимами; что фашизм не сводится к «бесноватому фюреру» и террору кучки сумасшедших фанатиков; что он имеет свои социально-экономические основания и логику возникновения, поэтому и борьба против него должна быть не юридической, а социально-экономической – то есть, классовой – борьбой.
И все политические дискуссии в основе своей сводятся к вопросу классовому. Тот, кто принципиально занимает сторону правящего класса, при необходимости поддержит и фашистов – экономические «свободы» окажутся важнее политических и гражданских. Последовательный антифашизм может быть только левым, антикапиталистическим.
http://livasprava.info/
Комментариев нет:
Отправить комментарий